– Тогда все они покончат жизнь самоубийством, – спокойно ответила Аю.

– Так, камикадзе труда… – огляделся я, набирая воздух, чтобы как следует гаркнуть на эту компанию больных на всю голову, а не только на её перевязанную часть.

– Не надо, князь, – как равная равного взяла меня Аю за руку, – Сегодня все они запустят в небо фонарики с именами своих детей. Дух Бусидо проснулся. Отчего-то вы, русские, сами не замечаете, как следуете таким же путём, или не придаёте этому значения. Первоначально, иероглифом си определялись люди, которые обладали мастерством в какой-то сфере и занимали своё положение в обществе благодаря учёности, однако они всегда готовы были взять в руки оружие, когда это необходимо, или умереть за своё дело. Буси – это всего лишь человек, способный защитить мир, как с помощью искусства, так и на войне. А до – это просто путь. Ты – буси.

– Да мне их смерть… – снова сделал я ещё одну попытку вмешаться в происходящее, не особо прислушиваясь к АЮ…

– Они справятся, – остановила меня Аю, – Теперь им вся община поможет. Вся. И нашим людям это сейчас надо, как никогда. Мастер Касимо для них теперь – это олицетворение их будущего. И может даже, не только для нашей общины.

Признаюсь, удалось Аю меня заболтать, а потом мой выход из японского сектора превратился в непонятное шествие.

Впереди шёл мастер Касимо. Один. Его помощников, с их повязками, я замечал среди ожидающих нас людей, склонявших головы при моём появлении. Тех, кто пытался бухнуться на колени, поднимали соседи. Дошло до народа, что я этого не люблю.

Покинул подземный центр я тогда с осадком в душе. Хоть убейте, но я не понимаю, как нужно себя вести в таких случаях.

Неожиданное продолжение этой истории случилось через день.

– Ты знаешь, сколько писем сегодня почтальон привёз из Токио? – спросил меня Степан, вернувшийся их похода за радиодеталями для мастера Касимо.

Если что, то название Токио для японского посёлка я сам выбрал. Выбрал и утвердил, отказавшись от обычных правил. Сами посудите. В качестве альтернативы от русских у меня было село Япошкино, а от самих жителей посёлка фигурировало название посёлок Ямамото. Пришлось наступить на горло демократии и проявить фантазию. Короче, сам придумал, сам назвал. Токио, и всё тут.

– И сколько? – не поленился я задать ожидаемый Степаном вопрос.

– Шесть! Шесть мешков писем, набитых под завязку! – с каким-то особым значением известил он меня.

– Это много, или наоборот, мало? – не стал я его разочаровывать, высказав полное незнание такой незначительной детали из жизни моего княжества.

– Обычно они пишут сто – сто пятьдесят писем в неделю. Треть мешка. Некоторые из них мы вскрываем, и их читает мой специально обученный человек. Кстати, пока никакой крамолы и тайнописи в письмах не замечено, а твоя Аю вообще никому ни разу ничего не написала.

– С чего вдруг моя? – вполне благожелательно среагировал я на то, что царапнуло слух.

Вроде бы и возмутиться надо, а мне не хочется. Признаюсь, даже какое-то удовольствие от такой констатации получил.

– Твоя, твоя, – усмехнулся Степан, – Видел бы ты, как она на тебя смотрит, когда считает, что её никто не видит.

– Так что не так с письмами? – отчего-то не захотел я продолжать разговор про Аю.

По нашим, русским меркам, она вообще ни разу не красавица. Мелкая, черноволосая, грудь в балахонистом кимоно только подразумевается…

– Их раз в пятнадцать больше, чем обычно. И никакой связи хоть с какими-то японскими праздниками это не имеет, – буквально снял у меня с языка Степан следующую мою фразу.

– Тогда о чём пишут?

– Про мастера Касимо, про твои слова о мастерах, и о надетых ими хатимаки, – изобразил Степан жестом налобную повязку, поясняя мне незнакомое японское слово.

– Так всё и было. Что тебе не нравится? – пожал я плечами, откровенно не понимая, что Степан пытается до меня донести.

– Пока сам не понимаю, но определённо это жу-жу неспроста. Не бывает таких совпадений, чтобы несколько сотен людей в один день решили вдруг написать по десятку – другому писем.

Дар предвидения, на помощь которого я так надеялся, на этот раз отмолчался. И даже предок – Сущность никак себя не проявил. Вот и попробуй пойми, что я опять не так сделал…

Глава 73

Сколько могут стоит очки?

Ладно, техномагические очки.

Этакие круглые артефактные лярики, на сбруе из толстой перфорированной кожи, пародирующие то ли летчицкий, то ли мотоциклетный аксессуар. Клянусь самым дорогим в своём доме, шубами моих жён, что никогда не угадаете. Короче, стоят они, эти очки, как пять, а то и шесть этих самых шуб, причём из самых дорогих мехов.

Нет, конечно замечательная вещь в плане мести. Жёны в шубах, а я в очках. Пусть завидуют столь дорогому украшению.

Но не смешно. Мне грустно, и жаба душит. Артефакт бесспорно нужный и жутко полезный. Регулируемое увеличение лучше, чем у морского бинокля, ночное зрение, широкий угол обзора, защита глаз от вспышки и плавное затемнение при ярком свете. Мечта, да и только! Они, эти очки, для многих так и останутся мечтой, при такой-то цене. Для многих, чёрт побери, но не для архимагов. А кому у нас предстоит одевать – обувать боевых архимагов, а теперь ещё и обочковывать?

Мне, кому же ещё, и что характерно, пока на свои кровные. Казну Совета архимагов я прилично на строительство и ремонты растряс, да и не предусмотрено там пока нужной статьи расходов.

А началось всё с Шабалина, или всё же с Усольцева… Короче, любимый русский вопрос: – «Кто виноват?» я отложил до более спокойных времён, пока всего лишь похоронив в битве с собственной жабой своё бесславно погибшее хорошее настроение.

Шабалин.

Отчего-то, в силу своей молодости, детской наивности и нечеловеческой веры в доброту и порядочность людей, я вдруг решил, что неплохо изучил наставника, как человека.

Так вот три раза нет!

Оказывается, до сих пор я знал Шабалина, да того самого, выматывающего меня тренировками до потери пульса, изводящего меня бесконечными повторами заклинаний до такой степени, что у меня уже не оставалось ни сил, ни Силы, чтобы его убить, всего лишь с хорошей стороны.

Зато теперь узнаю с плохой.

И безбрежность познаний его плохой стороны меня пугает.

А как красиво всё начиналось…

Тихое утро, с безоблачным небом и ясной погодой. Скала, возвышающаяся на пару сотен метров. Бескрайний водный простор, сливающийся с горизонтом в солнечном мареве. И мы, забравшиеся на самый верх, и взирающие на всё это великолепие с высоты птичьего полёта.

Наставнику то ли понравилась, то ли не понравилась Белуга.

Отчего он прицепился именно к этому не самому сложному заклинанию, я сначала не понял.

Нет, работает оно, безусловно зрелищно, а уж как землю трясёт, и не передать. Но сегодня земли не будет. Впереди лишь водная гладь.

– Белуга!

– Белуга!

– Белуга! – ревел я на разные голоса, раз за разом запуская заклинание в полёт.

Незначительные изменения в приложении Силы значительных результатов не давали, и Шабалин лишь хмурился, фиксируя очередной фонтан километрах в пяти – семи от нас.

– Попробуем ещё один гибридный вариант, – с доброй отеческой улыбкой обратился ко мне этот отморозок от теоретической магии, вручая следующий кристалл.

Ну, гибрид, так гибрид. Что я, гибридов ни разу не видел, что ли…

Помнится, летал я с князем Гончаровым на рыбзавод, там мне даже гибрида белуги и стерляди показывали. Ещё назывался он интересно как-то, а, вспомнил как. Итак, гибрид белуги и стерляди…

– Бестер, – отправил я в полёт гибридное заклинание, попутно отметив, что моя хвалёная гиппопотамья изоляция энергоканалов оказывается ещё не так хороша, как я считал. Ощутимо так меня тряхнуло. Причина, как я понимаю, в стерляжьей составляющей гибрида. А именно, в дополнительном повышающем блоке, высовывающем свой острый нос, и работающем на два соседних блока заклинания.